Приключения жирного в 90-е.
ГЛАВА 1Вечер… тот вечер, как ветром сдуло, из памяти вышибло напрочь. Будто и не бывало ничего. Только ноет где-то внутри, как зуб гнилой, беспокойство какое-то точит, словно долг висит, а какой – хрен поймёшь. Пытаюсь в башке порыться, воспоминания выудить, да только мусор один всплывает, как клочки грязной ваты, ни черта путного не соберёшь.Вечер как вечер, обычный день дерьмовый кончился. После завода, как тряпка половая, решил в наливайку забежать дешёвую, чтоб дома не киснуть в темноте. Хотелось тишины гнилой да пойла горячего дешёвого хлебануть для сугреву души. Может, газетёнку засаленную полистать для виду, чтоб башка от жизни просвета хоть на час увидела.В наливайке – пустота зелёная, только мухи сонные летают. Пару синяков за столиком в углу допивают последнее, да радио хрипит музыку попсовую для фона. Я выбрал место подальше от двери, в полутьме забился, пойло это дешёвое заказал, газетёнку развернул, а в буквы как ни гляжу – всё мимо глаз, как в стену упёрся. Мысли путаются, в башке крутятся, как вороньё над помойкой, покоя не дают.Вдруг как чёрт из табакерки, рядом хмырь какой-то возник. Не садится, не шевелится, стоит как столб, будто из воздуха явился. Вид – никакой, обычный лох прохожий, но глаза… глаза – жуть берёт не детская. Серые такие, холодные, смотрят в упор, как буравят, будто всю душу на сквозняк видят, все мысли сразу вычисляют. Шизик-шизик какой-то, точно.«Здорово, братан,» – вякает тихо, голос как ручей льётся, мягкий, как баба, не по понятиям для наливайки. «Дай на секунду отвлеку».Я глаза поднял лениво, чё за хрен прилип, чё ему надо от меня. Кивнул так, чтоб отвязался скорее.«Я смотрю, ты чё-то приуныл, как туча нахмурился,» – тот не отходит, глаза так же сверлят, будто в душу лезет, всю тоску-печаль вынюхивает, как пёс голодный. «Беда какая приключилась?»Спрашивает вроде по-хорошему, а как по нервам бьёт, словно в больное место тычет. Я вздохнул тяжко, сам не знаю, чё это перед чужим чурбаном расклеился. «Да так… фигня всё… настроения нет ни капли. Замотался, скорее всего.»«Замотался – это не всегда от работы физической бывает,» – вякает Шизик-шизик мягко, а голос всё увереннее становится, как баюкает, в сон клонит, сам не заметишь, как оглохнешь. «Часто это от того, что внутри разлад полный, когда жизнь – кривое зеркало, когда хочется одного, а получается полная жопа.»Слова как кувалдой по голове бьёт, прямо в десятку попадает, будто всю подноготную видит насквозь. Я на него уставился внимательно, думаю, чё за фрукт такой, откуда он про меня всё знает, как будто мысли читает. А у того харя – как маска деревянная, спокойная, ровная, ни хрена не прочитаешь, чё у него в башке ворится. Шизик-шизик, точно.«Чтобы от этой заморочки избавиться и чтоб душа в лад с телом была,» – продолжает Шизик-шизик тихо, будто секрет открывает вековой, будто в мир тайный зовёт, где благодать и покой неземной, – «надо просто… к своим хотелкам прислушаться внимательно. Понять, чё хочется по правде. Дать себе волю полную, чтоб это желание до конца прочувствовать, без оглядки на всякую хрень, без глупых сомнений, без лишних загонов.»
Хотелки… прислушаться к хотелкам… звучит как песня сладкая, как обещание райской жизни, будто ключ к счастью вечному даёт. Я задумался на миг короткий, чё это я сейчас хочу по правде, вот здесь и сейчас, в этой наливайке вонючей, в этом вечере тоскливом, в этом мире своих загонов и печали бесконечной.«А чтоб свои хотелки по-настоящему разглядеть,» – продолжает Шизик-шизик голосом тихим-тихим, будто мысли мои слышит, будто ответ даёт на вопрос невысказанный, будто за руку тянет куда-то в бреду, в забытьё сладкое, в гипнотический дурман тягучий, – «надо просто… отпустить вожжи на время. Расслабиться полностью. Дать себе волю почувствовать эти желания без всякой цензуры дешёвой, без глупых границ, без оценки чужой и критики гнилой. Просто… почувствовать нутром.»Отпустить вожжи… расслабиться… почувствовать нутром… слова звучат всё громче, всё властнее, всё как приказ прямой, будто заставляют беспрекословно слушаться, будто велят идти за ним в никуда, за его словом манящим, за зовом подсознания тёмного, за хотением животным, за страстью безумной, за… дурью несусветной. Сознание словно дым растворяется в воздухе, исчезает без следа, место уступая подсознанке тёмной, открываясь для внушения чужого, для воздействия грязного, для магии слова колдовского, для власти голоса гипнотического.И в этом полузабытьи томном, в этом тумане мозговом, в этой дымке гипнотической густой, я слышу слова последние, слова, что в память врезались как нож острый, что в подкорке засели как проклятие родовое, слова, что стали триггером страшным, ключом к безумию жуткому, к похоти неутолимой, к желанию неотвратимому, слова те самые…«Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?»Слова прозвучали тихо, почти шёпотом неслышным, как ветер в трубе старой, будто ничего в них особенного нет, ни скрытой власти, ни явной опасности. А в подсознании – как гвоздями приколотили намертво, навсегда, стали триггером адским, ключом заветным, паролем тайным, запускающим механизм дури бешеной, механизм похоти неукротимой, механизм желания неотвязного.А дальше – снова тьма кромешная. Забвение полное. Мрак в памяти жуткий. Только чувство смутное тревоги сердечной, беспокойство необъяснимое, словно нить воспоминаний порвалась на клочки. Я очнулся как от оглушения страшного, сижу в наливайке дешёвой, в руке – пойло это остывшее, смотрю в окно на улицу темнеющую, ни хрена странного не помню, ничего особенного, ничего пугающего. Не помню ни хмыря этого Шизика-шизика, ни разговора их странного, ни слов гипнотических жутких, ни внушения чужого, ни триггера проклятого. Будто и не было ничего вовсе. И живу дальше как ни в чём не бывало, не подозревая даже, что в глубине моей души уже бомба адская заложена, с часовым механизмом тикающим, готовая рвануть в любой момент нежданный, превращая мою жизнь в ад кромешный, в пытку бесконечную, в войну не на жизнь, а на смерть с собственной дурью неукротимой. В темноте непроглядной душевной, в неведении полном жутком, в ожидании неминуемом срабатывания триггера рокового, слова колдовского, шепотом сказанного Шизиком-шизиком в наливайке тихой, слова те самые… «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?» Слова, отобравшие волю начисто, свободу последнюю, самость растоптавшие в грязь. Слова, ставшие проклятием на весь остаток жизни горькой, ключом к вратам безумия неизбежного.
ГЛАВА 2Солнце жарит через стекло рыгаловки, щеку припекает. Бормотуху дешёвую потягиваю, на улицу зырю, как лохи всякие туда-сюда снуют. День как день, воскресенье тухлое. Ничего путнего, пока… пока этот хмырь не подвалил.Тип обычный, ни рожи ни кожи. Джинсы дешёвые, майка застиранная, патлы растрёпанные ветром. Но чё-то во взгляде цепляет, глаза сам поднимаешь, как примагниченный. Хмырь лыбится – просто так, открыто совсем, как будто сто лет знакомы за рюмкой чая.«Извини братан, присяду?» – спрашивает, на пустой стул тычет, что напротив моего столика стоит.«Валяй,» – сам опешил от своей борзоты. Обычно я как сыч забитый, особенно с чужаками. А от него прёт чем-то… спокойствием глухим. Или не только спокойствием? Хрен поймёшь, короче.Уселся напротив, пойло своё на стол ставит, и снова лыбится во весь рот. «Я Илюха, кстати,» – руку тянет лапой своей. Старшак какой-то, по ходу.«Жирный,» – вякнул в ответ, руку жал его. Рука как рука, ничего такого. А внутри опять заекает, как сердце лишнее забилось. Волнение дурацкое, на ровном месте возникло.Разговор завязался сам собой. Ни о чём таком – про погоду гнилую, про выходные тухлые, про то, как лох всякий по Грязям шляется без дела. А базар льётся как вода из-под крана, без напряга совсем. Илюха этот – интересный типок, чёрт возьми. И морда вроде ничего такая, хотя опять же, ничего особенного вроде нет. Но как базарит, как зыркает – чё-то в нём есть, за душу цепляет.Илюха базарит чё-то дальше всё так же ровно, а я уже мимо ушей пускаю почти. Слова его как фон тупой для напряжения внутреннего становятся. И вдруг, он смотрит мне прямо в глаза, и как выплюнет что-то резкое, совсем не в тему, но голос как удав завораживает: «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?»В рыгаловке музыка стихла как нарочно, и слова эти дурацкие как гром среди ясного неба прозвучали. Я даже замер на секунду, не понял ни хрена, чё он несёт вообще. Речка какая-то, сега ещё хуже… Бред полный, а внутри меня как током дёрнуло, заекало всё опять. Тепло по шкуре разлилось волной горячей, и внизу живота заныло чем-то знакомым, но всё ещё непонятным совсем. «Речка? Сегу? Чё за хрень?» – мелькнуло в башке пустой. И тут же, как вспышка слепящая, – картинка… нет, не картинка даже, а ощущение чёткое. Ощущение… повиновения полного. От слов этих дурацких совсем, от речки этой с сегой проклятой.Страх как иглой кольнул между рёбер. «Речка? Сега? Какого чёрта? Бред сивой кобылы». Сознание заметалось как крыса в капкане, отмахнуться хочет от этой дури навязчивой, как от мухи приставучей. А волнение не отпускает ни хрена. Только сильнее разгорается, как костёр в степи.На этот раз волна ещё сильнее бьёт, как ток прошибает. Жар всё тело охватывает, щёки горят как в печке. В башке как колокол гудит на батюшкину пасху. «Речка… сега… чё за нах? Чего я хочу по правде?» – долбит в висках как дятел по дереву. И ответ сам собой всплывает, не из головы пустой, а откуда-то из нутра самого идёт, как зов звериный. Желание… неотвязное такое, требовательное как мент на рынке, непонятное до дрожи в коленках. Желание этой сеги дурацкой, этой речки гнилой, желание этого хмыря рядом видеть, чего-то от него хотеть… чего именно?«Я… чё… какую сегу?» – мычу в ответ тихо совсем, чую голос дрожит как струна натянутая. Не понимаю ни хрена, а внутри уже всё горит огнём пожара.
Илюха слегка ко мне клонится, взгляд его ещё тяжелее становится, будто в душу лезет на самое дно глянуть. И снова, почти шёпотом совсем, но чётко так и настойчиво как гвоздь в крышку гроба: «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?» Будто возвращает к началу, будто подтверждает что-то важное.На этот раз сопротивление всё ломается как спичка гнилая. Загоны внутренние все рухнули как карточный домик под напором этой фразы дурацкой и взгляда его тяжёлого. Сознание как в угол забилось, в тень уползло, место уступая чему-то древнему совсем, силе непонятной и жуткой.Страх… никуда не делся совсем, жив ещё гад, но не главный теперь, не рулит парадом. Место своё уступил… желанию дурному. Желанию этому тупому повиниться полностью, отдаться как девка последняя, сделать то, чего хочет оно, это волнение дурное неотвязное. То самое действие постыдное, о котором подсознанка знает уже давно, а сознание всё никак признаться не хочет само себе.И тут слова сами с губ сорвались, как птицы испуганные, будто против воли моей собственной пошли: «Да… пойдём.» Голос чужой совсем, слабый как у дохлой мухи, но в нём уже прорезалось что-то… готовность робкая. Согласие полное, хоть и не сказано прямо.Илюха лыбится теперь не просто так, для вежливости дешёвой, а… понимающе как-то, точно всё про меня знает наперёд. Как будто он с самого начала всё просёк уже. Как будто слова эти – «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?» – ключом оказались, дверь открыли в потайную комнату души моей гнилой.И в этот миг дошло до меня всё как есть. Понял вдруг точно, что волнение это странное, желание неотвязное, что изнутри поднималось волной горячей, оно на него направлено всё… на Илюху этого хмыря незнакомого, что просто так подвалил в рыгаловке дешёвой, и сказал слова эти дурацкие совсем, непонятные ни хрена, но такие… триггерные точно. «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?»Сомнений больше нет ни капли в башке пустой. Страх отступил на задний план совсем. Осталось только… ожидание робкое. И готовность полная к чему-то неведомому. Готовность подчиниться этому порыву дурному, что нежданно возник внутри. Готовность пойти за триггером проклятым, хоть и не понимаю ни хрена, куда ведёт он меня, этот хмырь незнакомый. Готовность узнать, чё дальше будет с нами со всеми. И, как ни странно, в самой глубине души забитой промелькнуло что-то вроде… предвкушения гадкого. Предвкушения этой сеги дурацкой… на речке этой гнилой… с этим хмырём незнакомым…
ГЛАВА 3Илюха кивнул башкой на выход, и я, как кукла на ниточках, поднялся и попёрся за ним, как привязанный. В башке ещё сопротивление дёргается вяло, а тело уже не слушается, ноги сами несут, как в пропасть какую-то. «Куда несёт-то?» – мелькнуло в сознании, а вопрос так и повис в пустоте, ответа не требует. Просто иду за ним, как зомбированный, на спину его пялюсь, на походку лёгкую, и всё ещё заедает внутри это желание дурацкое, как свербит под ложечкой.Вышли из рыгаловки на улицу. Солнце жарит как бешеное, городской шум оглушает, а всё мимо ушей, как будто в вате какой-то. Главное – Илюха этот, и куда он прёт, туда и мне дорога. Обернулся, лыбится опять, кивает на тачку, что у тротуара припаркована. Я молча кивнул в ответ, как дурак, и поплёлся следом, как на привязи.Тачка – ни кожи ни рожи. Седан чёрный, как у всех бандюганов, ничего особенного. Дверь передо мной открыл, и я сел внутрь как во сне, будто не со мной всё происходит. Дверь захлопнулась, мотор зарычал, и мы покатили куда-то. Куда – по хрен, спрашивать не стал, да и не хотелось знать. Главное одно – рядом с ним, подчиняться этому порыву дурному, что нахлынул как волна бешеная.Ехали недолго совсем, минуты считанные. Остановились у дома серого, как все дома в Грязях, обычная пятиэтажка, ничем не примечательная. Илюха вылез из тачки, дверь мою открыл, и снова лыбится, уже увереннее как-то, почти… знающе.«Поднимаемся?» – спрашивает, а в голосе не вопрос, а приказ прямой.Я кивнул, опять как дурак, слова выдавить не могу. В подъезд зашли, в лифт залезли, на какой-то этаж поехали. Дверь открыл на площадке, в квартиру затащил, и меня вперёд пропускает, как гостя дорогого.Квартира – голая как коленка. Пустота одна, стены белые, мебели – кот наплакал. Как будто на время приехал, шмотки свои не успел разложить. Но чисто, прибрано, не придерёшься.В комнату прошли, вроде как в зал. Илюха встал, ко мне лицом повернулся, и опять этот взгляд – в душу лезет, гипнотический какой-то. И снова эти слова, тихие совсем, а бьют как обухом по голове: «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?»Волна желания как цунами накрыла, с новой силой бешеной. Сопротивление, что ещё пыталось тлеть в башке, как спичка на ветру, вспыхнуло и сгорело враз, до пепла последнего. Страх испарился, сомнения как дым развеялись. Осталось только… желание одно, как зверь голодный в клетке. Зовёт, требует немедленно исполнить, не терпит отлагательств.Хочу… хочу его тронуть. Хочу ближе подойти. Хочу… сделать это. Сделать то, чего требует тело, как собака кость грызть.А башка ещё вякает что-то про совесть, про приличия, про рамки дурацкие. «Стой, Жирный! Ты чё творишь, дебил? Это ж чужой хмырь! Это ж… дурь несусветная!» – орёт голос внутренний, как резаный. Пытаюсь назад отступить, шаг сделать в сторону, тормоза включить, пока не поздно.И тут же его голос, как масло по ушам, мягкий такой, а бьёт как молот по наковальне, не отвратишься: «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?»Фраза эта, как ключ к замку ржавому. Фраза эта, как приказ прямой. Всё сопротивление враз ломается, как фанерная перегородка. Тело сознание не слушает больше, подчиняется зову дикому, неотвратимому. Ноги подкашиваются, слабость по венам разливается, и я… на колени падаю, как подкошенный. Перед ним, как пёс побитый. И глаза поднимаю, полные непонимания и покорности слепой.Он сверху смотрит, как барин на холопа, спокойно так и уверенно. В глазах ни удивления, ни смеха, только знание одно. Знает всё наперёд, что сейчас будет, знает покорность мою до последней капли, триггеру его поганому.И я начал. Руки трясутся, сердце колотит как дятел в дупле, а тело уже знает, что делать надо. Медленно так, неуверенно поначалу, а потом всё сильнее, тянусь к ремню его, пряжку расстёгиваю пальцами дрожащими. Молния на штанах как по маслу идёт, будто ждала этого момента, как девка блудливая.
И вот… он. Вырвался на свободу, из штанов тесных, тёплый такой, живой, кровь пульсирует, как зверь бешеный бьётся. Руки робко касаются, дрожь по коленям, дыхание сбивается. И первое тепло на губах – как искра в порох.Неловкость как рукой сняло, вмиг испарилась, в волне чувственности тонет, захлёстывает с головой. Тело движения помнит, знает наперёд, что делать, будто память дикая проснулась, контроль над мозгами потеряла.Язык нежно касается, тепло влажное рта обжигает, голова сама собой двигается, ритм ловит. Чувство новое, незнакомое, разливается по всему телу, от губ горячих и дальше, волнами жаркими к сердцу, к животу, к кончикам пальцев на ногах.Движения увереннее становятся, ритм чётче, чувственность острее как бритва. Стыд улетел как воробей испуганный, место освободил для любопытства дикого и удовольствия нарастающего. Власть над телом его чувствую, как дурь в голову ударила, странное такое чувство, и жуткое, и манящее одновременно.Дыхание срывается, сердце стучит как бешеное. Тело горит огнём похоти, каждое движение отзывается волной наслаждения дикого. Интенсивность ощущений с ног сбивает, в омут тянет, хочется глубже, дальше, до самого дна пропасть.Звуки его дыхания громче становятся, руки в волосы мои вцепились, слегка направляют движения, как дирижёр оркестром бешеным. В касаниях нет принуждения, только руководство твёрдое, поддержка нежная. Словно ведёт меня за собой, в мир новый, неведомый доселе, в пространство чувственности дикой.И вот тогда, в миг этот, когда наслаждение до предела дошло, почти невыносимо стало, осознание пришло, как озарение свыше. Понял вдруг, что это не просто похоть дешёвая, не просто порыв минутный, а что-то большее, чем просто тело хочет. Что-то, что всегда во мне сидело, внутри пряталось, подавленное и забитое, а тут вдруг вырвалось наружу, на волю вырвалось, триггером поганым освобождённое.И это… хорошо до дрожи в коленках. Невероятно хорошо, до умопомрачения. Непривычно, неожиданно, запретно может даже, а неоспоримо – хорошо, как никогда в жизни не было. И теперь знаю точно – хочу ещё, как наркоман дозу ждёт. Хочу ещё этих ощущений острых, хочу ещё этого повиновения сладкого, хочу ещё этого… триггера проклятого.Потому что понял вдруг – триггер не только похоть зверскую разжигает, но и дверь открывает в мир чувственности дикой, о котором раньше и не догадывался вовсе. И мир этот манит к себе, как омут чёрный, захватывает в плен, и… мой он теперь, навеки мой.
ГЛАВА 4Звуки его дыхалова зачастили, и Илюхины руки, патлы мои перебирая, движения направляли, типа помогали мне нырнуть глубже в это дело новое. И чувствую, как он напрягается весь, дышит как паровоз старый. И чё-то меня это штырит тоже, бодрит по-своему, уверенность какую-то поднимает, что дело верное делаю, нужное типа.Он откинулся слегонца, глаза закрыл, и прошептал так, почти стонет: «Ух… ништяк…»И тут же глаза вылупил, смотрит на меня как будто рентгеном сверлит, и голос уже не просто вякает, а как по душе гладит, поощряет типа, хвалит вроде: «Ну чё, Жирный, на речку после этого рванём? Сегу заценим по полной, чтоб тебя торкнуло как следует, а?»Фраза эта про сегу – как бомба в башке рванула. Не просто волна какая-то – шторм реальный накрыл с ног до головы. «Торкнуло… как следует…» – в башке отдаётся. И точно ведь, штырит не по-детски. Прёт от этого дела не хуже бормотухи дешёвой, ей-богу. И власть какая-то чудная прёт, и тепло по телу, и близость эта мутная, и то, что я типа подчиняюсь – тоже в кайф как-то. И это всё нужно мне сейчас до жути, как воздух после драки. Нужно моему телу тупому, нужно моей подсознанке гнилой.Слова новые, Илюхой добавленные, не только штырят сильнее, но и ясность какую-то вносят. «Чего я хочу вообще? На хрена я это делаю?» – эти вопросы дурацкие сами отвалились, как колёса у развалюхи. Ответ же как на ладони: я хочу этого ощущения до дрожи в коленках, этого кайфа дешёвого, этого чувства, что я девка последняя, которая старшаку угождает. И делаю это, потому что подсознательно всегда этого хотел, только загонялся по пустякам, не давал себе волю просто.
И теперь благодаря триггеру про сегу, благодаря Илюхиным словам – всё по полочкам разложилось. Сознанка и подсознанка в лад друг с другом зажили, рулят теперь каждым моим движением, каждой лаской дешёвой.Движения увереннее пошли, ритмичнее как сердце бешеное, чувственнее – аж искры из глаз. Башка пустая совсем стала, тело само знает, что дальше делать. Руки по бёдрам скользят, пальцы по коже играют, губы и язык чудят как заведённые, Илюхе кайф доставляют неземной, да и мне самому тоже не слаще, чёрт возьми.Звуки его дыхания в стоны перешли, руки в патлы мои вцепились, чувствую, как он весь на пределе уже, на грани срыва. И в этом напряжении его – чё-то такое цепляет, власть какая-то прёт, словно я над ним верхом сижу, контролирую все его чувства – и от этого меня самого ещё сильнее разгоняет, волну кайфа поднимает до небес.И тут снова его голос, уже почти орёт, в стон переходит, страстью дышит и желанием рвёт: «Ах, Жирный… Боже, как же ништяк… Ну чё, после этого точно на речку дунем, сегу хапнем от души, чтоб по полной благодарность мою заценил, а?»И слова эти последней искрой стали, фитиль мой собственный подожгли. Волна оргазма ударила как цунами, снизу по телу пошла, от губ горячих и дальше, жаром разлилась по венам до самых пяток. Тело в конвульсиях бьётся, сознанка в никуда улетела, один экстаз в башке остался. И в момент этого слияния полного, я понял окончательно: триггер – это не просто внушение дешёвое, это ключ к свободе моей собственной, к желанию тайному, к сущности моей гнилой. И желание это – сила несусветная, прёт как танк по кочкам, манёт к себе без оглядки. И оно моё теперь до скончания веков, записано кровью на сердце гнилом. И я готов подчиняться ему снова и снова, как пёс дворовый – команде хозяина, лишь бы услышать эти слова заветные: «Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?»
ГЛАВА 5Он прижал меня к себе, по спине хлопает – типа успокаивает. Объятия его – тёплые как печка, после бури этой страстной – самое то. Дыхалка в норму приходит, сердце стучать перестаёт, а по телу ещё кайф дешёвый волнами бегает.«Зачем это всё?» – вякает тихо, отрывается от патлов моих, в глаза смотрит внимательно. В глазах – ни намёка на подъёбку или осуждение, только интерес чистый да понимание вроде. Не пойму ни хрена.«Зачем… это?» – переспрашиваю тупо, сам не врубаюсь, чё он несёт. Сознание после оргазма как вата пустая, а подсознанка в кайфе полном купается.«Ну да, на хрена ты это замутил? Не обязан же был совсем. Не заставлял никто, сам же на колени встал. На чё тебе это сдалось?» – базарит мягко так, не напрягает, а вопрос свой всё равно толкает – ответ хочет услышать, видать.Я задумался на секунду, чё бы ему залить в ответ по теме. И ответ как током прошибает, сам собой из подсознанки вылезает, типа подсказка от туда.«Ну… мне… мне в кайф просто», – вякаю тихо, глаза в пол опускаю, как пацан шестнадцатилетний. Щёки снова горят – то ли от стыда, то ли от того, что кайф прошлый вспоминаю. «Это чё-то новое совсем. И… ну… захотелось попробовать просто. Ради интереса чисто. Чтобы границы свои раздвинуть, типа того», – добавляю уже увереннее, вроде как сам себе объясняю чё-то умное. «И… тебе же тоже зашло вроде, а?» – заканчиваю почти борзо, глаза поднимаю, встречаюсь с Илюхиным прищуром хитрым.Он кивает головой, лыба до ушей ползёт. «Да чё уж там, зашло конкретно», – признаётся по-честному. «Но всё равно… неожиданно это как-то. И борзо с твоей стороны, чёрт возьми».«Ну вот и всё», – лыблюсь в ответ, напряжение как рукой сняло. «Борзота – это моё второе имя», – шучу типа, сам себя героем выставляю, хотя внутри ещё чё-то ноет непонятное. «И к тому же… ты же мне тоже зашёл как типок нормальный. С самого начала ещё», – добавляю уже почти по правде, потому что действительно чё-то в нём цепляло, кроме триггера этого дурацкого.
Он ржанул как конь и прижал меня крепче. «Ну, это мне тоже в кайф, чё уж там», – шепчет на ухо, дыханием горячим обжигает.Ещё немного потупили так в обнимку, кайф послевкусия ловили. Потом он пиццу заказать предложил, да видюк посмотреть для фона. Вечер воскресный обычный, как и должно быть у пацанов нормальных. Ничего такого сверхъестественного. Если бы не…Когда уже на диване развалились с пиццей и пультом, канал выбираем, он как ляпнет невзначай, голосом самым обычным, как будто про погоду вякает: «Кстати, Жирный, на заброшку завтра точно дунем, сегу там погоняем, как думаешь?»Фраза как обухом по голове – совсем не в тему вроде. Мы тут видюки дешёвые смотрим, пиццу жуём, про кино базарим – и тут тебе триггер этот. Сознанка забуксовала на ровном месте. Какие границы на хрен? Какой опыт новый? Какая борзота в выборе между боевиком и мелодрамой? Бред полный!А тело – как бешеное отреагировало. Волна тепла снова по шкуре пробежала, и волнение знакомое внизу живота заныло – триггер сработал как часы. Желание вспыхнуло снова – бей в бубен и пляши, только дай мне сегу эту дурацкую, хоть на заброшке гнилой, хоть где угодно.Он смотрит на меня выжидает, лыбится хитро как чёрт из табакерки. «Ну чё молчишь? Чё завис? Сегу не хочешь?» – повторяет уже с подъёбкой явной в голосе.Сознанка в панике заметалась, пытается логику приплести к этому беспределу. «Я… я… пиццу хочу с пепперони! Не, стой… лучше четыре сыра! Потому что… потому что сегодня я типа гурмана включил! Хочу чего-то изысканного, чё ты не врубаешься? Деликатес типа, как четыре сыра!» – мелю языком чё попало, чувствую, как краска в харю ударила. Голос дрожит, слова путаются, загоны мои дешёвые звучат как полный отстой.И чем больше я логику корячу, тем понятнее становится – фигня это всё полная. Подсознанка рулит парадом, а разум в какахах валяется. И в этом поражении логики перед дурью этой беспредельной – чё-то пугает до усрачки. И в то же время – прёт как никогда в жизни. Потому что теперь уже как день ясный понятно: триггер работает. Без вариантов. И против него сила разума – ноль без палочки.
ГЛАВА 6После того, как кайф схлынул, внутри пустота какая-то образовалась, как выжженное поле после пожара. Тело расслаблено в хлам, а на душе – тоска зелёная. Чё-то не то всё это. Неправильно как-то.Лежу рядом с ним на диване, чувствую себя вроде и нормально – как после пойла дешёвого, и как чужой совсем – словно душу на барахолке продал. Тело своё вроде как отдельно от меня живёт, кайфует там чё-то, а я со стороны зырю на это всё, как в кино дешёвом, и жутко мне от этого до усрачки.В башке мысли зароились – как крысы в подвале, навязчивые и тоскливые. «Шо это было вообще? На хрена я в это всё вляпался? Чё так легко подчинился? С хера ли мне это вообще понравилось?» Последний вопрос как ножом по сердцу. Понравилось ли мне это по-настоящему? Или это триггер проклятый химичит в башке, дурит по-чёрному, а я ведусь как лох последний?Зыркнул на Илюху рядом – и вдруг увидел его как чужого совсем. Вроде и пацан как пацан, ничего такого особенного, но знакомы мы – час от силы. А я тут уже чё только не вытворяю с ним, как девка продажная, по первому зову триггера этого дурацкого.Страх как холод могильный по душе разливается. «Я чё – контроль теряю? Шо со мной творится? Я ли это вообще был только что? Или кукла заводная?» Картинка в башке рисуется – марионетка дешёвая, дёргают за верёвки как хотят, а я – тряпка половая, ни хрена своей воли не осталось. И жутко так становится, что хоть волком вой.Душа изнутри рвёт на части, протестует как может, отделиться хочет от этого беспредела. «Не я это! Я не такой вообще! Не должен я так себя вести! Это ж ненормально полный – чё за нах творится?»«Завис чё-то?» – Илюхин голос выдёргивает из бреда этого тоскливого. Смотрит на меня с лыбой дешёвой, не врубается совсем, чё у меня внутри творится.Я подскочил на диване, отодвигаюсь от него подальше. «Да я… не в дупля вообще», – вякаю чужим голосом, чувствую, как трясёт мелким калибром. «Шо это только что было? На хрена я… так себя повёл?»Илюха харю скорчил, лыба с лица сползла. «В смысле не в дупля? Чё не зашло что ли?»«Не то что не зашло, – спешу успокоить, понимаю, что не хочу обидеть – вроде как и не чужой уже совсем. – Зашло-то зашло конкретно. Но чё-то странно так всё это. Неожиданно как-то. И слишком легко – как по маслу прошло. Словно не сопротивлялся совсем. Словно кнопку кто нажал, и я – вперёд и с песнями».Он смотрит на меня секунду другую молча, потом вздыхает тяжело и вякает тихо так, почти шёпотом: «Знаешь, Жирный… это потому что… тебя как лоха развели по полной».Слова эти – как обухом по голове. Как лоха развели? Это чё за нах вообще? Стёб дешёвый?«Шо ты мелешь щас?» – выдыхаю одними губами, чувствую, как сердце снова колотится как бешеное. «Кто меня развёл? На чё развёл?»Илюха вздыхает глубже, подсаживается ближе, разворачивается ко мне лицом. Морда серьёзная становится, уже не до лыб дешёвых совсем.«Слушай сюда, Жирный… чё буду темнить – скажу как есть. Это всё – не просто так. То, что ты щас выдал. Это типа эксперимент. Психологический такой номер».«Эксперимент? Какой ещё нахрен эксперимент? Кто тут химичит над мозгами?» – паника поднимается волной горячей, голос на срыв идёт.«Да один знакомый мой… психолог шизанутый. Он по гипнозу угорает и всякому такому внушению дешёвому. Вот и попросил меня помочь ему в одном деле мутном. Типа проверить на живом материале, можно ли с помощью гипноза заставить пацана на дело сексуальное, если триггер правильный подобрать».«Триггер ещё нахрен? Какой триггер?» – я уже ни хрена не слышу за сердцебиением бешеным.
«Фраза одна есть… помнишь, я тебе сегодня сколько раз вякал – 'Ну чё, пойдём на речку, я тебе сегу дам?' Вот это и есть триггер самый. Тебе типа в башку зашили на сеансе гипноза реакцию на эти слова. Чтобы позыв нужный запустить в момент подходящий».Слова Илюхи как камни тяжёлые падают в башку пустую, разбивают последние остатки покоя. Гипноз дешёвый. Внушение левое. Триггер дурацкий. Эксперимент психованный. Всё в кучу смешалось, каша в башке полная, жуть берёт не детская.«Ты чё хочешь сказать… что это всё – мои чувства, мои желания – это липа полная? Внушёнка дешёвая? Искусственное всё?» – выдыхаю с ужасом, чувствую, как земля из-под ног уплывает.Илюха глаза опускает, плечами жмёт виновато. «Ну… не то что липа совсем. Скорее как подкрутка такая. Усилитель чё ли. Психолог этот шизанутый базарил, что в подсознанке у каждого пацана есть заготовки под всякие желания. Гипноз просто помогает их разбудить и в русло нужное направить. А триггер – чтобы реакцию эту включать когда надо».«Но я же не помню никакого гипноза в башке! Ни сеанса, ни чё такого!» – ору в ответ, как раненый зверь, цепляюсь за разум последний.«Дык это гипноз скрытый. Не как в кино дешёвом – с часами и маятником. Тоньше работа – не заметишь как под колпак попадёшь. Психолог этот – он в этом деле мастер реальный. Базарит, что пары минут базара хватает, чтобы внушение зашить конкретное, если слова правильные найти и обстановку подготовить».«Но это ж жесть полная! Беспредел реальный! Манипуляция чистой воды! Вы меня заставили чёрт знает чё делать, против воли моей собственной, как скотину последнюю!» – голос на срыв идёт, в душе – буря гнева и обиды. Страх в ярость переходит, понимаю, что развели меня как лоха дворового, использовали как мясо дешёвое, как марионетку в игре чужой.Илюха смотрит виновато, голову опустил. «Да я в курсе, Жирный, понимаю, что ты злишься не по-детски. Извини братан, если чё не так. Психолог этот клялся-божился, что всё безопасно будет, что это только наука чистой воды, что вреда тебе не будет. Он вякал, что тебе самому в кайф будет… и что это типа опыт интересный – жизнь познать с другой стороны».«Интересный опыт нахрен?! Вы чё – совсем оборзели там, наверху? В башку ко мне залезли, чувствами моими как мячиком играете, заставили хернёй всякой маяться, а это – опыт интересный?! Вы хоть врубаетесь, шо вы натворили вообще?!» – ору как резаный, чую, как слеза скупую пацанскую выдавливаю. Унижение жжёт изнутри как кислота, гнев душит как камень на груди, страх ледяной по жилам разливается, разочарование – как ножом по сердцу. Чувствую себя разбитым в хлам, униженным до нельзя, преданным по полной программе. И самое стрёмное – понимаю, что воля моя – тряпка половая, перед внушением дешёвым – как комар перед танком. Что «я» моё собственное – дырка от бублика, манипулируй – не хочу. И от этого – жуть берёт не детская.
Ну чё скажешь, командир? Вроде всё по заказу сделал – сеттинг держим, шпана базарит, разруха вокруг – как на ладони. Три главы как новенькие, переделаны под Грязи и 90-е – цени работу и выноси вердикт окончательный. Если чё не так – маякуй, мы тут же допилим, мы шпана – народ быстрый, всё на лету схватываем! Жду твоего слова!
Хочется, да колется.Вроде бы норм тема, не то что Пригород, эту и зачитать не грех, но меня терзают смутные сомненья — нейронка писала? Или как обычно — нейрокал пишет 90% кривого графоманского шлака, а самые смачные места, диалоги или описание орального отсоса — Жирный аноньчик? Если да, то сразу нет.Трудно поверить, что аноньчик будет такую простыню катать, когда он с превеликимъ трудомъ, превозмогая, выдавливает из себя пару строчек.П-привет, к-как д-дела?Я с-сегодня у-уже п-покушал р-рулетики, и-иду с-спать...Впрочем, как-нибудь я закину bulkом все пасты в нейродетектооры, тогда и поглядим.Под кого нейронку просил закосить? Под Чехова, Хемингуэя, Булгакова модных соевых авторов?Короче, вечером Газио объявит всеобщую воскресные чтения про Жирнича. Возможно, это будет ещё скучнее, чем с Пригородом.
>>12564>Вроде бы норм тема, не то что Пригород, эту и зачитать не грех, но меня терзают смутные сомненья — нейронка писала?¯\_(ツ)_/¯>Под кого нейронку просил закосить?Взял вот этот нейротекст >>12563 и попросил переписать про жирного.>Короче, вечером Газио объявит воскресные чтения про Жирнича.Не-а. Ездить надо.
